15.02.2007

Роман Багдасаров

Является ли религия «оппонентом» науки?

 

 

 

Полемика о концепции российского образования все чаще в последнее время возвращается к проблеме соотношения науки и религии. Потребовав от Министерства образования и науки перестать навязывать дарвинистскую теорию, питерская школьница Мария Шрайбер надавила на чирий научного мировоззрения – отсутствие телеологии (целеполагания в строении вселенной). Иск к Министерству инициировал начало судебного процесса, превратившегося в настоящую битву между приверженцами религиозной и научной картин мира.

 

ПОЧЕМУ В КОНСТИТУЦИИ НЕ СКАЗАНО ПРО АТЕИЗМ

В ходе разбирательства адвокат истицы причислил атеизм к специфической форме религии. Представитель ответчика парировал этот довод с помощью плоской казуистики. Он спросил, упоминается ли атеизм как отдельная религия в Конституции РФ? Поскольку атеизм в Конституции не упоминался вообще, сторона ответчика зачла очко в свою пользу.

Между тем, спор между Церковью и ее оппонентами, традиционно выступающими от имени науки, начался задолго до того, как сформировалась современная юриспруденция, даже сами понятия «религия», «атеизм» или «наука» в нынешнем смысле. До эпохи Нового времени христианство тоже никто не определял как религию. Оно было не конфессией, но универсальным, господствующим мировоззрением. Деление на «религию», «науку» и «искусство» возникло как последствие распада этой всеобъемлющей концепции бытия.

Правда, перестав быть христианским, универсальный взгляд на вещи никуда не исчез, ибо без общей мировоззренческой платформы социум бы сразу развалился. Человек может перемещать фокус внимания с одного предмета на другой, но сам способ восприятия этих предметов, психология, меняются гораздо медленней. А может быть, и вовсе не меняются. То, что вслед за отпочкованием от религии наука повела на нее наступление, объяснимо легко. Это борьба за ареал обитания. Новое мировоззрение попросту методично вытесняло старое, не отказываясь от форм влияния на общество, выработанных Церковью, лишь модифицировав их под свои нужды.

Хотя комплекс научных знаний начал складываться еще с верхнего палеолита, наука в специфически современном понимании сравнительно молода. Ей примерно 300-400 лет. Где-то в середине XVII века были сформулированы ее базовые установки: идея проверяемости (верификация), эвристические принципы (т.е. способы решения тех или иных задач, приводящие к научным открытиям).

Остававшийся незыблемым на протяжении Средних веков образ космоса и его Творца разрушался под напором новых открытий. Сколько бы нынешние богословы, мягкие до плюшевости, ни говорили о глубине веры Галилея (1584-1642) и чистоте помыслов инквизиции, это слабо вяжется с накалом страстей и, особенно, с последствиями идейных баталий. Следует заявить с прямотой советской кафедры атеизма: утверждая коперниканскую картину космоса, Галилей разрушал традиционное мировоззрение, подрывал основы средневековой иерархии. На метафизическом тезисе о неподвижности и центральности Земли держался весь миропорядок. Феодальная система лишь добросовестно копировала устройство космоса. Выдергивая замковый камень, Галилей подталкивал коллег к строительству нового богословия, опирающегося на иные, динамические принципы. Ибо ни атеистом, ни агностиком, действительно, не был. Дерзко, но дальновидно. Однако Западная Церковь тогда была в силе, поэтому рисковать не торопилась.

 

КАК ТЕОЛОГИЯ ТЕРЯЛА СВОЙ АВТОРИТЕТ

Это была роковая ошибка: минул век, и теология была выпихнута на задворки интеллектуального поля. Она оказалась не в состоянии доминировать над потоком экспериментальных данных, получаемых исследователями. Тихого каноника Николая Коперника сменили агрессивные философы-энциклопедисты да злой насмешник Вольтер. Пошел валовой прирост научного знания, в котором религиозным деятелям становилось все труднее ориентироваться.

Раньше, когда центр христианской цивилизации находился на греческом Востоке, богословие руководствовалось мировоззрением, упорядоченным Академией Платона и последователями Аристотеля, затем – Отцами и Учителями Церкви II-V веков: Климентом Александрийским, Оригеном, Василием Великим, Григорием Богословом, Григорием Нисским… Способность синтезировать разнородные области науки – географию, астрономию, медицину, математику, физику – в единую непротиворечивую картину мира сделало христианство убедительным для интеллектуалов.

Благодаря способности аккумулировать опыт эпохи и доходчивости, христианство сместило неоплатонизм с интеллектуального пьедестала на Востоке, а на Западе распахало целину варварской архаики. Через догматы о едином истоке Творения, триединстве Божества, двух природах Христа пропускались все феномены внешнего мира, складываясь в осмысленную и одухотворенную мозаику.

Теории Ньютона и Ламарка не покушались на главные догматы. Однако они показывали другую вселенную, к которой не привыкли служители алтаря. Глядя ретроспективно, передовых ученых следовало наградить священным саном: Декарта произвести в Папы, а Ферма и Лапласу дать по кардинальской шапке. Но, как упоминалось, за этим неизбежно последовала бы радикальная модернизация богословия (нечто подобное, кстати, предлагал ученый кардинал и философ Николай Кузанский еще на пороге открытий Коперника). Однако тогда многим средневековым авторитетам пришлось бы срочно кануть в лету, либо превратиться из учителей в учеников, а на такое редкий авторитет согласен…

Поначалу ученые монахи и благочестивые ученые пробовали соблюдать паритет. Основатель Парижской Академии министр Кольбер обязал ее членов никогда не рассуждать на заседаниях о таинствах религии. Теологи старались приспособиться к рейдам науки на свою территорию. Тем временем, в стане богословов даже по строго вероучительным вопросам все менее ощущалась консолидация. К XVIII столетию жители Западной Европы поняли, что в Бога можно верить по-разному: по-католически, по-лютерански, по-кальвинстски. Эта «свобода мысли» еще больше навредила религии, ведь ученые в тот момент, наоборот, были одержимы поиском абсолютных, ультимативных законов космоса. Богословие в глазах элиты стало отождествляться с многоречивостью, смысловой невнятицей и субъективизмом. В конце концов от услуг теологии отказались: сначала в вежливой, а после 1789 года в довольно грубой форме.

Разумеется, религия не исчерпывается одним богословием, социальная система Церкви – проверенная форма человеческого единения, надежнее которой трудно изобрести. Руководство паствы пастырями, если отсечь патетику, – способ передачи опыта, накопленного старшим поколением. Однако в век Просвещения старое пастырство слишком отдалилось от новых знаний, и его «передачей» занялись другие. Так родилась иерархия научного сообщества, и только пристрастный станет отрицать ее преемственность (отчасти – пародийную) с сообществом церковным.

 

РОЖДЕНИЕ КВАЗИРЕЛИГИИ

Словосочетания «алтарь Разума» и «храм Науки» выражают не только фигуральные понятия. Еще пару лет у власти сверх отмеренного историей срока – и якобинцы повсюду воздвигли бы оные сооружения по архитектурным проектам Этьена-Луи Булле или какого-нибудь другого зодчего-мегаломана. То, что культ науки не получил прямого материального выражения, не уменьшает его масштабов. Пиетет к науке втекает буквально с искусственным молоком, которым матери вскармливают нас, доверившись рекомендациям ученых.

Давайте посмотрим в глаза правде. Если в прошлом выносить суждения по вопросам веры могли лишь церковные соборы, то за Новое время монополия на мировоззренческие проблемы перешла к ученым. Сегодня одним из строжайших, хотя негласных, правил научной этики является запрет на «обращение к народу» (или к власти) по вопросам науки. Между тем, более авторитетной инстанции, чем наука, у народа пока нет.

Ученые, словно этрусские гадатели, задорно перемигиваются, подавая друг другу условные знаки. Когда впервые сталкиваешься с незнакомой научной терминологией, испытываешь странное состояние. Подобное переживал, вероятно, египетский служка, когда, подметая храм, ловил случайные реплики из беседы жрецов…

Научное сообщество диктует правила практически во всех областях жизни, ибо является тем лекалом, по которому они выверяются. Раньше курить считалось грешно, а теперь опасно – «минздрав предупреждает».

Принцип автономности науки от внешнего давления делает ученых неподсудными. Они иногда признают вину, но почти никогда не несут ответственности за ошибки.

Вы все еще полагаете, что научное мировоззрение, транслируемое современной образовательной системой, не имеет ничего общего с религиозной верой? Тогда мы продвинемся в Храм Науки еще дальше.

 

ДОГМАТЫ НАУКИ

Хотя в течение XIX-XX веков наука пошагово рассталась со своей верой в абсолютные законы, синтез с богословием (где относительная постижимость этих законов постулирована) не произошел. Испытав перегрев, научная революция перешла в фазу застывания, банально подменив религиозные мировоззренческие догматы на новые, «научные принципы».

Справедливости ради следует добавить, что время от времени некоторые ученые от них открещиваются. Так, президент Королевского Астрономического общества Герберт Дингл неоднократно заявлял, что «когда мы провозглашаем от имени науки так называемые “принципы”, что все небесные движения круговые, а все небесные тела неизменны, моим долгом является указать, что это как раз тот способ мозговой деятельности, ради вытеснения которого была создана наука. В космологии мы вновь, как философы Средневековья, стоим перед лицом неизведанного мира». Подобным самоуспокоением, как правило, все ограничивается, а хорошо знакомые всем «научные принципы», продолжают и дальше замещать высокую, но никому неведомую научную «истину».

Принципам повезло: в них, пусть изредка, но сознаются. Что же касается научных догматов, то сама их артикуляция табуирована. Они должны приниматься по умолчанию, на вдохе.

Вот основные.

Догмат о случайном возникновении вселенной. Каждое десятилетие рождается очередная теория, объясняющая причины Большого взрыва, затем она отвергается, но гипотезу-исходник никто не пересматривает.

Далее – догмат о случайном зарождении органической жизни. Вероятность такого чуда – один из биллиона, умноженного на биллион. До сих пор в ходу модель, предложенная биологом Опариным в 1920-е годы: бульон из аминокислот, в который молнии били-били, пока белок не получился. Первые клетки, якобы, произошли путем самосборки из органических веществ в водно-газовой среде. Истовую уверенность в ключевом положении нуклеиновых кислот и в первичности их возникновения сами биологи окрестили «центральной догмой».

Усвоив постулат о ненаправленном характере биологической эволюции, уже не составит труда принять на веру догму о случайности происхождения человека. Здесь вероятность вообще архифантастическая. Но правоверного ученого это поколебать не должно… Включаю ТВ наугад. Респектабельный эксперт без тени подвоха на честном лице вещает: наш предок-гоминид чуть древнее, чем мы думали. Пять миллионов лет назад он заболел какой-то ужасной болезнью (какой – непонятно), и в итоге появился уродец-мутант Homo Sapiens. От которого мы все происходим. Получается прямо как у агента Смита из «Матрицы»: «человечество – это вирус».

Если кандидат в научное сообщество закрыл глаза на все доводы здравого смысла в предшествующих случаях, то такую мелочь, как догмат о случайном возникновении абстрактного мышления, он скушает не поперхнувшись.

Объяснения его, однако, столь беспомощны, что их авторам сочувствуешь от всего сердца. Как, к примеру, возникли первые символы в палеолите? Навострим уши. На крупных костях, как на тарелках, резали мясо. После этого на них оставались зарубки. Затем орнамент почему-то (почему – неизвестно) усложнили: черточки на кости начали наносить не только параллельно, но и под углом друг к другу. Так, опять-таки непроизвольно, возник четкий геометрический рисунок – древнейший ромбо-меандровый узор. Ни с того ни с сего охотники решили размножить его в больших количествах, да еще так в этом преуспели, что он («непроизвольно», вы уже догадались) растекся по всему земному шару.

Если раньше исповедовали Символ веры, то сегодня человек, желающий оставаться, как говорят, «в рамках научного дискурса», обязан веровать в Большой взрыв, опаринский бульон, неизвестного предка-гоминида (несчастного мутанта), и далее по списку. Сквозная категория – случайность, а возникла она в результате намеренного отталкивания научных догматов от догматов церковных.

Правда, вселенная, созданная по принципу случайности, неизмеримо абсурдней, чем мифы о «земле на трех китах» и птолемеевская космология. Почувствовав это, в полной мере понимаешь иронию Кэрролла. Мир современного научного знания – это страна чудес девочки Алисы. Иными словами, мир, где математическая матрица мышления одержала безоговорочную победу, где отсутствуют архетипы, все существа ежесекундно превращаются в нечто другое или остаются неизменными, хоть тресни.

И горе усомнившимся – они будут безжалостно отлучены. Наука без колебаний переняла систему анафематствования: разве что проклятий не произносилось. Хрестоматийный пример: в 1790 году Парижская Академия приняла высоконаучное решение не рассматривать сообщения о метеоритах как заведомо абсурдные. Камни с неба падать не могут – это противоречит законам Ньютона. Хвала Создателю, метеориты сравнительно быстро реабилитировали – слишком уж много падало. И отдельное спасибо геологам.

А вот Францу Антону Месмеру (1734-1815), австрийскому врачу, изучавшему феномен животного магнетизма, повезло куда меньше. Над «месмеризмом» ритуально потешались более двух веков. Пока часть явлений, которые он описывал, не получила всестороннего и многократного экспериментального подтверждения. Поменьше бы хохотали – глядишь, и магнитотерапия вошла бы в жизнь значительно раньше.

 

НЕПОГРЕШИМОСТЬ АКАДЕМИИ

Ученые мужи, словно левиты в Ветхом Завете, ревниво блюдут чистоту своих рядов. Не прошедший сертифицированного обучения, не владеющий птичьим арго никогда не будет допущен во внутренний двор Храма, даже если совершил подлинный прорыв в научном знании. Показателен академический снобизм советской эпохи, ибо сочетался с дремучим номенклатурным чванством.

…Геофизик-любитель Иван Васильевич Кириллов сразу после войны спроектировал и изготовил глобусы «уменьшенной Земли», создав собственную теорию расширения планет. Лишь спустя 10 лет ожидания в институтских прихожих, он добился первой публикации, хотя излагал свои мысли, пользуясь общепринятым тогда научным языком. Его единственным недостатком было отсутствие требуемой редакторами степени, некомпетентность и кастовая замкнутость научной прослойки. Один из керберов, выслушав сообщение Кириллова, где тот критиковал подход академика О.Ю. Шмидта, заорал на него:

– Это подсудное дело!

– Почему бы не проверить, – спокойно парировал Кириллов, – академик тоже может ошибиться.

– Академики не ошибаются, – отрезал ученый муж.

Это еще один негласный догмат: о непогрешимости академической системы перед лицом тех, кто туда не впущен.

Лишь когда в 1957 году Брюс Хизен (Лэймаунтская геологическая обсерватория) открыл срединно-океанические хребты (за что был признан «пионером мировой геологии»), к настырному дилетанту Кириллову стали прислушиваться, а еще через несколько лет опубликовали. В соавторстве с остепененным специалистом, как водится. А ведь Кириллов еще в 1949 г. учитывал существование срединных хребтов, только называл их по-другому – «мелководьями»…

К чести Хизена, узнав о публикациях Кириллова, он сразу же прислал русскому коллеге письмо с предложением о сотрудничестве. В переписке американец (ассистент профессора) всегда обращался к нему как к «профессору», не подозревая, что Кириллов работает ведущим кружка технического творчества при Доме пионеров.

 

ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТОВ

Известный астроном Шепли однажды сформулировал три вопроса, ответы на которые должна предоставить наука:

Что есть Вселенная?

Как она устроена?

Почему она существует?

На первый вопрос ответ теоретически есть. Второй – может быть закрыт только частично и относительно. Третий вопрос остается без ответа, ибо наука не просто не нуждается в гипотезе о Творце, она ее отвергает с порога. Между тем, если те же вопросы адресовать применительно к жизни, как предлагал доктор физико-математических наук Лев Мухин, то полного ответа не будет дано ни на один.

Триумф науки на самом деле давно миновал: под него был отведен весь XIX век, когда даже желавшие идти в «ногу со временем» религиозные деятели (особенно – протестантские) были готовы просить извинения у достопочтенной публики за то, что в Евангелиях говорится о каких-то там чудесах.

Во второй половине следующего столетия положение круто переменилось. Стан науки напоминает теперь крепость отчаянно обороняющуюся от наседающих отовсюду кочевников. Не все готовы доверять теориям, для подтверждения которых всякий раз приводятся новые аргументы и всякий раз их не хватает, чтобы эти положения доказать.

Пропорционально валу научного знания растет число аномальных явлений, которые не поддаются объяснению в рамках существующей картины мира. Учтем, что многие исследователи, натыкающиеся на подобные феномены не готовы до конца отстаивать чистоту эксперимента, вступать в конфронтацию с маститыми академиками, в чьи теории не вписываются их открытия. Другие (верные цеховой поруке научного сообщества) не спешат предавать огласке полученные результаты. Еще больше предпочитают ни на чем не настаивать и пройти мимо: боязнь прослыть чокнутым маргиналом велика. А недавно Российская Академия наук учредила Комиссию по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований. Небольшая цитата из высказываний председателя комиссии академика Эдуарда Круглякова: «Я же ответственно заявляю: торсионных полей не существует». Судя по интонации, в конце фразы – невысказанное, но подразумеваемое: «аминь!».

 

НЕУМЕСТНЫЕ ОТКРЫТИЯ

Войну за существование-несуществование торсионных полей оставим в стороне. Обратимся лишь к одному виду необъяснимых пока физических феноменов – излучениям.

Z-излучение Солнца. Было предсказано в 1920-е годы русским исследователем Чижевским, а в 1930-е впервые зарегистрировано японцем Токатой. Возможно, эти излучения причастны к возникновению жизни на Земле. Опыты Пикарди выявили связь коагуляции минеральных гелей с Z-излучением. Однако природа и область влияния Z-излучений так и остаются невыясненными.

Митогенетические лучи. В 1923 г. Александр Гурвич экспериментально доказал наличие биоактивных электромагнитных излучений, влияющих на клеточное деление (митоз). Развитие эмбрионов, изолированных от космогелиофизических лучей, неизбежно нарушалось при том, что в камерах, где они находились, были воссозданы все остальные условия, нужные для роста и развития клеток. Гурвич предположил, что существует лучевой «триггер», запускающий процесс появления любых вновь рождаемых унитарных организмов, в том числе клеточного уровня. Гурвич пошел еще дальше и обнаружил два принципиально различающихся вида биоизлучения: спонтанное, способствующее митозу, и деградационное. Последнее может возникать под влиянием каких-либо стрессирующих внешних факторов (прыжков температуры, химических реакций). Деградационное излучение (или цитопатический эффект) не только вызывает остановку деления клеток, но и прямо способствует их гибели. Опровергнуть опыты Гурвича никто не может, у него имеются последователи, но «зеленую улицу» эта теория так и не получила.

Академик Козырев обнаружил излучения, исходящие от Солнца, которые опережают появление в фокусе телескопа сигнала от реального светила, причем на такой же интервал, который отмечается между сигналами от видимого и истинного положения Солнца. В обоих случаях интервал определял время, за какое свет успевал преодолеть расстояние от объекта до наблюдателя. Этот опыт, несмотря на парадоксальность, был неоднократно подтвержден и после смерти Козырева. По сути речь идет об экспериментальном доказательстве существования информационных голограмм объектов, того, что на языке философии называется архетипами и гештальтами, прообразами каждой вещи, возникающей во времени.

Открытия такого масштаба, будь они совершены в XIX веке, перевернули бы научные представления. Однако сейчас они известны лишь избранным, а изменять сложившийся образ мира никто не собирается. Непосвященные до сих пор полагают, что главным критерием научности является истина. На самом деле существует второй равноправный критерий – польза. Причем не всякая, а польза понятая под весьма специфическим углом зрения.

 

НАУЧНЫЙ «ЗАВЕТ»

Мы прошли через внешний двор Храма Науки, миновали внутренний. Сейчас стоим перед завесой, отделяющей от святого святых, на коем зиждется не только современная наука, но всеми любимая цивилизация. Прежде чем мы отдернем ее, хотелось бы произнести небольшой спич.

До недавнего времени существовало два основных подхода к научному исследованию. Автором первого был небезызвестный Галилей. Целью науки, по нему, является установление порядка, лежащего в основе явлений, чтобы представлять возможности объектов, порожденных этим порядком, и, естественно, открывать новые явления. Это так называемая «чистая» наука, теоретическое познание.

Автором второго подхода был Френсис Бэкон, и о нем вспоминают гораздо реже, хотя сейчас возобладала именно его точка зрения. «Я работаю, – писал верный слуга Ее Императорского Величества, – чтобы заложить основы будущего процветания и мощи человечества. Для достижения этой цели я предлагаю науку, искусную не в схоластических спорах, а в изобретении новых ремесел; ее следствием должно стать практическое управление природой. Управлять природой, подчиняясь ей. И, таким образом, сходные в существенном, но существовавшие порознь человеческое знание и человеческая сила сливаются в одно целое… Целью становится улучшение положения человека и расширение его власти над природой».

Науке удалось собрать себе критическую массу сторонников отнюдь не с помощью выступлений против Церкви или фокусов с электричеством. Обещание улучшить человеческую жизнь было едва ли не ведущей темой всех людей, которые внесли важный вклад в научную революцию XVIIвека (Хью Лэйси, Свортмор колледж). Именно благодаря этому классически-религиозному обетованию, материалистическому способу познания мира удалось вытеснить из западной культуры все остальные. Высшим мерилом разумности становится иногда даже не польза, а лишь надежда на нее в грядущем…

Однако что именно понимается под «улучшением положения человека»? Бэкон пишет ясно: расширение власти над природой. «Лучше» – это когда есть возможность доминировать. Главной святыней науки как квазирелигии, а заодно всей сформированной ею цивилизации, остается контроль. Если вчера в ходу были теории и законы, то теперь наука все реже достигает этого уровня обобщения, концентрируясь на моделях. Причины прозрачны: работающая модель полезней отвлеченной теории.

Нынешнее человечество просто не мыслит иных взаимоотношений с миром, кроме доминирования. Отсюда преобладающий интерес лишь к тем процессам, которые можно проконтролировать. Это главное отличие нашей цивилизации от предшествующих, где ценность контроля подчинялась таким установкам как включенность в природные ритмы, равновесие. Даже сам Фрэнсис Бэкон не был столь примитивен, ведь он оговаривался: «Управлять, подчиняясь».

Сейчас наоборот: мы готовы пожертвовать естественным порядком вещей и гармонией во имя слепого контроля. Мы поклоняемся возможности контролировать как Верховному Существу, для которого возводили свой храм якобинцы. Наука уже давно не пытается объяснять – она служит нашему комфорту.

Стремясь к нему, она вовлекает в орбиту контроля все новые и неизвестные силы, на объяснение природы которых, начиная с электричества, не говоря уже об энергии атомного распада, давно махнули рукой. Все менее ощутима контролируемость наукой гуманитарной сферы, а ведь она по определению не может быть стихийной, иначе теряет всякий смысл, ведя к интеллектуальной деградации.

В этой обстановке последние инициативы Святейшего Патриарха Алексия II, предложившего отказаться от принудительного и безальтернативного провозглашения догматов научной квазирелигии в современной школе, следует рассматривать как обдуманный шаг, пока недооцененный общественным мнением. Он, очевидно, вызван необходимостью адекватно отреагировать на растущую концептуальную беспомощность научного «ареопага» – как мирового, так, в особенности, российского. Избавившись от диктата материалистического мировоззрения, наше общество с трудом пробивается к новому, которое неизбежно реинтегрирует (на новом уровне знаний, естественно) отвергавшийся ранее опыт религиозного мировоззрения. Какие его элементы могут быть востребованы прямо сейчас – тема отдельной публикации.